100 лет Василю Быкову. В его историях всегда было много холода, снега, тьмы, пустоты. Много тревоги, тоски, обреченности. Много непосильного, надрывного труда. Это и чтение трудное, заставляющее сжиматься сердце. Но потому и героев его трудно забыть. Они познали зло, но не отдались ему. Они победили его своей смертью. Может быть, такой рецепт слишком радикален, подходит не для всех. Но это убедительный выход про запас, на крайний случай.
В 2003 на его свежую могилу у меня была написана эта статья...
"...Его герои в поздней прозе выглядят обреченными. Не выглядят — являются. С поразительной изобразительной силой Быков создавал это впечатление. Пожалуй, можно сказать и так: Быков оказался даже зачарован этой неизбежностью смерти. С какого-то момента писатель ищет таких ситуаций, он прикован к ним фатально. Человек не просто смертен. Не просто внезапно смертен. Он обречен на уничтожение. (Какой разительный контраст с героями, например, Анатолия Азольского, которые в советской душемориловке почти всегда используют именно тот самый один шанс из тысячи — и выживают, побеждают все и всяческие детерминанты!)
Этому фатализму можно дать объяснение. Возможно, Быков нашел Бога и… несколько успокоился. Прежде его внутренне томили напрасность жертвы, ужас бессмысленной смерти. Он только угадывал в этом какое-то особое значение, но не знал еще, в чем оно состоит. Теперь он знает. И логика его повествования меняется.
Есть страдающие жертвы, за это возлюбленные Богом. Страданием и смертью они спасены для вечности. Земля и небо связаны друг с другом. Это то открытие, в котором критик Игорь Золотусский усмотрел некогда победу Быкова над самим собой.
И есть тот ужас, который обрекает человека на страдание. Этот самый ужас (жизнь) писатель теперь и фиксирует во всех его прикидах, с какой-то физической ощутимостью, — как главное деятельное начало и как простую данность истории. По крайней мере, истории ХХ века, известной Быкову не по книжкам. Ужас, который всегда с тобой. И которому с известного момента Быков дает и четкое социальное определение. Режимы — советский и нацистский (а потом — то ли мутант, то ли бастард: лукашенковщина).... Помнится, Василий Гроссман в “Жизни и судьбе” писал о том, что победу у народа отняла власть. Быков же — о другом. Не было никакой победы. Ее придумали идеологи. То, что называется победой, так мало значит пред фактом рокового всевластия зла и обреченности агнца на заклание! По главной сути было и есть сконцентрированное в пространстве СССР всевластие зла, было только страдание, были гекатомбы жертв, сначала наши, а потом еще и у поляков, чехов, словаков, венгров, румын, болгар и югославов… Мы принесли к ним наш домашний ужас. Советское зло.
Именно здесь обнажается суть бытия. Проступает его голый смысл.
В чем же он? А вот в чем. Жизнь как таковая есть зло, есть компромисс с дьяволом и недостойная (хотя иногда эффектная) уловка. Это позор, который трудно искупить. Выживая, убиваешь.
Жертвенная гибель есть высшее предназначение человека.
Возможно, с такой последней смиренной ясностью Быков себе во всем этом не признавался. Но к этому шел.
Глубинной травмой для него было то, что и в финале века именно Белоруссия оказалась в эпицентре злого запоя и разгула... "
! Орфография и стилистика автора сохранены
